Она была заместителем директора на большом заводе, производящем мрамор. Полгода назад там пропал вагон с мрамором. Было расследование. Под подозрением были все. От верхушки и до уборщика. И мама тоже.
Маму поразило, что она — как все. Так же ходит на допросы, так же отвечает на каверзные вопросы следователей. Мама — клинически порядочная женщина. Никогда ни у кого шпильки не взяла.
На заводе работает много лет. Предана ему. Доросла до замдиректора, хотя она без высшего образования. Как ее можно было подозревать? Мама расценила это как предательство. И уволилась. Я не понимала причин ее увольнения. Ладно бы подозревали ее одну. Но ведь всех! Увольнение выглядело подозрительно. Как будто у мамы “рыльце в пушку”. Это фраза следователя, который не мог понять, откуда такое резкое “собственное желание” возникло у подозреваемой.
Это потрясло маму еще больше. Что никто не понял и не поддержал ее увольнения. И не заступился перед следователем. На самом деле, я думаю, она не хотела увольняться. Она хотела показать заводу, как сильно она возмущена ситуацией, и пригрозила отнять у него самое ценное — себя. Но ее заявление неожиданно молча подписали. Чем просто добили маму. Никто не валялся в ногах, не умолял о прощении.
Мама ждала другого.
— Ну как мы могли даже предположить, Нина Ивановна, что вы причастны к преступлению, глупые мы, глупые! — должны были сказать все.
Но не сказал никто. Спустя месяц нашли виноватых. И вагон нашли. И это, конечно, не мама. Все выдохнули. Мама стала ждать извинений и умоляний вернуться. Но телефон молчал. Молчал. Молчал. Никто не звал назад. Никто. Не звал. А два месяца назад мама узнала, что ее должность сократили: сгорел мост, по которому можно вернуться в прошлую жизнь.
А тут и накопления проелись. Из накоплений — только совесть и порядочность, подрубленные обидчивостью.
Завтра мы доедим эту скумбрию с картошкой. И мама будет рыдать. Потому что надо идти “говно за другими выносить”. И это после замдиректора завода! Очень такой расклад бьет по самооценке. А вдруг на заводе узнают, как низко она пала?
— Мам, а почему не попробовать вернуться на завод? На другую должность?
— Куда? В коллектив к предателям?
— Ну, к каким предателям? Они просто делали то, что должны.
— Ни один! Ни один, Оля, меня не остановил.
— А зачем ты писала заявление? Чтобы остановили? Кто? Люди в таком же стрессе?
— Человек должен всегда оставаться человеком. А не шакалом.
Я вздыхала. Уходила к себе ни с чем. Каким шакалом? Кто? Потом к вечерним процедурам отхода ко сну добавится мамин глухой плач в подушку. Если придти и гладить маму по голове, то она скажет сквозь слёзы: “Никогда, никогда так не делай”. И будет не понятно: как не делать? Не увольняться? Или не обижаться? Или не гладить по голове? Или что? А потом, когда она заснет, я приду в свою комнату, буду тихо сидеть и как будто смотреть телевизор…
Я не любила эту мамину беспечность: потратить то, чего нет, на то, без чего можно прожить. Я бы, наверное, на ее месте эти деньги, что на неделю, растянула на две.
Меня пугала перспектива голодать. Я не знала, насколько она вероятна, но “а вдруг”? Я помню, как обещала себе в тот период относиться к деньгам ответственно и строго, не быть транжирой и всегда помнить, что копейка рубль бережет. Я даже боялась есть ту скумбрию. А вдруг это в последний раз?
Сейчас мамы уже нет. С того момента прошло более 20 лет. Я отношусь к деньгам легко. Слишком легко. Я не смогла обмануть гены. Образно говоря, я всю жизнь покупаю скумбрию с ананасами на последнее. И не знаю как может быть иначе.
Я импульсивна и наивна. Легко теряю и не жалею. Просто пытаюсь сделать выводы.
Сейчас у меня период финансовых потерь. Всё, во что вкладываю, прогорает. Вплоть до мелочей. Перегорает техника, разбиваются планшеты, летят штрафы… Но я спокойна. Потому что не количество денег является ступенькой ко внутренней гармонии, а лишь свобода от них. Не в смысле, что я хиппи и призываю жить без денег.
Я про то, что вся моя лента выясняет, сколько им надо денег для счастья. Какая сумма — входная точка в душевный дзен? Сто? Двести? Миллион? И мне хочется крикнуть сразу всем: для счастья как такового не надо денег. Не существует суммы, которая вас может осчастливить, если вы не в ладу с собой.
Перенастройте внутренний компас. Он не должен указывать на кошелек. Он должен указать вам Путь к себе самому. Если уж вы вынуждены мыть полы, то мойте их не ради зарплаты. А чтобы было чисто. Это же две совсем разные мотивации.
Первая — про зависимость. Вторая — про свободу.
Моя свобода пахнет скумбрией. И немножко ананасом. Спасибо тебе, мама, за этот урок.
Я тут продавала пакет новых детских вещей. Совсем новых, брендовых, с бирками. И молокоотсос. Новый. И люльку. И шезлонг. И конверт теплый. Хотела продать вещи пакетом какой-то будущей маме. Примерная их стоимость — тысяч 30. Но я написала в объявлении — 10. И вот неделю я высылала всем вопрошающим фотки, отвечала на вопросы, тратила время и раздражалась.
